Франсин Риверс - Рассвет наступит неизбежно [As Sure as the Dawn]

— Не помню. Это так важно? — Атрет протянул ей рог. Когда жрица провела своими пальцами по его ладони, пульс у него снова забился чаще. Свой мешочек она открыла зубами, и Атрет невольно обратил внимание на ее рот. Она добавила в вино травы, медленно помешала содержимое рога, облизнула губы, попробовала напиток сама и только после этого протянула рог Атрету, глядя на него горящими глазами.

— Выпей все, Атрет.

Он пил, не сводя с нее глаз. Выпив все, он вытер губы тыльной стороной ладони.

— Неплохо.

— Теперь сядь.

Он сощурил глаза.

— Зачем?

— Ты говоришь, как непослушный мальчик. Боишься меня?

Он насмешливо улыбнулся.

— Тогда делай, что я тебе говорю. Ты ведь хочешь избавиться от головной боли?

Атрет настороженно сел на солому. Аномия опустилась рядом и стала массировать ему виски.

— Расслабься, Атрет. Я не сделаю тебе больно. — Аномия смеялась над ним. Он заставил себя расслабиться, чувствуя себя неловко из–за своего смущения. И из–за этого ему совсем не хотелось слушать свой внутренний голос, который предупреждал об опасности.

— Тебе снятся сны?

— Они снятся мне постоянно, — сказал он, начиная чувствовать воздействие трав, которые она подмешала в эль. Боль проходила. Аномия убрала его волосы назад. Ее руки были поистине волшебными, сильными и в то же время мягкими, было видно, что она знала, куда надо давить, где массировать. В движениях ее рук он чувствовал и необъяснимую интимную нежность.

Атрет услышал, как за его спиной зашумела солома, потом почувствовал у себя на шее ее теплое дыхание. Его тело становилось горячее.

— Ну как, тебе уже хорошо?

«Слишком хорошо», — подумал он, но не нашел в себе силы встать и уйти. Сколько прошло времени с тех пор, как он в последний раз испытывал такие ощущения? Ровно столько, сколько прошло с того момента, когда Рицпа была в его объятиях ночью, накануне убийства Феофила.

Рицпа.

Аномия сжала руками его плечи.

— Сейчас тебе станет еще лучше.

Слушая ее шепот, Атрет почувствовал, как голова у него снова закружилась. Тяжело задышав, он закрыл глаза и стал бороться с похотью, которая просыпалась в нем. Он вдруг ясно услышал звук закрываемой двери и снова оказался в лудусе. Издав хриплый крик, он вздрогнул и вскочил на ноги.

— Что случилось? — спросила Аномия, удивленная таким его поведением. Он отступил от нее на несколько шагов. Только что, массируя ему плечи и шею, Аномия чувствовала, как его охватывает страсть. Почему же он вдруг повел себя так странно? — Что случилось, Атрет?

— Ничего!

— Я сделала что–то не так? — спросила она.

Атрет взглянул на нее. Она ответила ему невинным и растерянным взглядом.

— Не знаю. Может быть. — Его дыхание оставалось тяжелым, и он резко провел руками по волосам. Его лучший друг убит. Он в разлуке со своей женой. Его сына растит его сестра. Он живет дикой жизнью, о которой мечтал в молодости! И сейчас он заигрывает с мыслями о прелюбодеянии. Атрет горько засмеялся. И его еще спрашивают, что случилось? — Ничего не случилось, — резко сказал он. Ничего, если не считать, что вся его жизнь летит в пропасть.

Куда же делись тот мир и тот покой, которые он познал когда–то?

Боже, если бы я только мог вернуться в те дни, когда я крестился и женился на Рицпе. Я никогда не был счастливее, чем тогда. И никогда уже не буду таким счастливым. Неужели это был только сон, Господи, мимолетная идиллия, за которой снова наступила реальность? Неужели Ты так жестоко пошутил надо мной? Существуешь ли Ты вообще?

И тут помимо своей воли Атрет услышал голоса.

«Она просила меня сказать тебе, что любит тебя и всегда будет тебя любить».

«Я твердо обещаю тебе, Атрет: я никогда не солгу. Даже если это будет стоить мне жизни».

Аномия видела, что его мучает какая–то боль, но посчитала, что причиной тому страсть, которую она в нем пробудила. Она встала и подошла к нему.

— Вернись к нам, Атрет.

— Я уже вернулся.

— Но не таким, каким ты был раньше. О, я помню тебя, каким ты был страстным, горячим, сильным. Ты был подобен богу. И всякий был готов пойти за тобой хоть в Гадес, если ты позовешь.

Атрет закрыл глаза. «Иисус!» — кричала вся его душа.

Он видел перед собой лицо Феофила и слышал его голос. «Паси овец».

— Оставь меня в покое, — резко сказал он.

— Ты страдаешь, — сочувственно заметила Аномия, в душе радуясь этому. Ведь страдание делало его уязвимым. — Я вижу твою боль. Разделяю ее. Я могу тебе помочь. Дай мне помочь тебе. Ты можешь стать тем человеком, каким был когда–то, Атрет. Я знаю, ты можешь. Позволь мне показать тебе путь к этому.

Я есмь путь.

Один из спящих приподнялся. Аномия быстро отошла в тень, чтобы никто ее не видел. Она сжала кулаки от досады, наблюдая за тем, как спящий повернулся, снова лег и, громко застонав, опять погрузился в сон.

К тому времени, когда Аномия смогла снова вернуться к Атрету, его настроение изменилось. Целиком погруженный в свои мрачные думы, он уже не обращал на жрицу никакого внимания. Она положила ладонь на его руку и почувствовала, как он напряжен.

— Мне надо идти, — прошептала она, проклиная в душе это место и сложившиеся обстоятельства. — Приди ко мне сегодня вечером, поговорим.

Полностью занятый мыслями о Рицпе, Атрет не слышал ее. Ему до боли не хватало своей жены, хотя в душе он и негодовал по поводу того, что она оказывает на него такое сильное воздействие и что вся его воля подчинена ей.

— Ты ведешь себя так, будто тебя околдовали, — сказала Аномия, испытывая гнев и ревность и желая, чтобы Атрет полностью изменился.

— Может быть, так оно и есть, — мрачно произнес он. — Да, может быть, так оно и есть.

53

Весь день Атрет лелеял свое недовольство женой, всеми силами стараясь его оправдать. Она сама встала на пути справедливости, разве не так? Она сама решила жить без него. И с какой стати он должен позволять этой женщине направлять всего его мысли? Весь день он только и делал, что находил отговорки и оправдания своим поступкам.

Потом была очередная попойка. Когда Аномия пришла, чтобы поговорить с кем–то из мужчин, и посмотрела на Атрета, в ее голубых глазах горел знойный призыв. Когда она ушла, Атрет вспомнил тех женщин, которых когда–то приводили к нему в камеру лудуса. Временами ему хотелось, чтобы воспоминания о прошлом вообще стерлись из его сознания, чтобы они не оскверняли его брачное ложе. Но теперь эти воспоминания снова просыпались в нем, оживали, подкрепляемые надеждой, что удовольствия прошлого уведут его от боли настоящего. Но вместо этого Атрет впадал во все более глубокое и болезненное отчаяние.